Классный журнал

Дарья
Байбакова

Сегодня все дома

Слово «доброта» обесценилось в последнее время, в нем так мало осталось какого-то искреннего смысла: все, что очень хочет казаться (а не по-настоящему быть) полезным и социальным, использует слово «доброта». Добро на каждом шагу, на каждом плакате, в каждой новости или хотя бы заголовке. А настоящей доброты сильно меньше, чем хотелось бы. Обычно понятие «доброта» прикладывается к тому, чем я занимаюсь, но дело в том, что я не занимаюсь добрыми делами. Я занимаюсь решением социальных проблем. В этом смысле для меня термины «гуманизм», «права человека», «равенство» и «достоинство» гораздо важнее и точнее определяют смысл моей работы, и я не очень понимаю, что значит «доброта» в таком контексте. Работая в некоммерческом секторе, получаешь не меньше, чем отдаешь. В «доброте» же, на мой взгляд, очень много желания казаться добрым, даже таким немножко добреньким. И это для меня большой минус, такое отношение часто вредит и людям, и делу, уводит фокус от тех вещей, которые по-настоящему важны.

Кто такой добрый человек? Добрый человек — это, наверное, тот, который не ждет ничего взамен, тот, который готов прийти на помощь без осуждения, тот, который готов принять разность других людей, принять и не осуждать людей, которые ему по каким-то причинам совсем не близки. И вот эти качества для меня гораздо важнее. А еще понятие «доброта» очень часто используют в манипулятивном смысле, из разряда: «Будь добрым, не пей кофе, потому что посмотрите, сколько вокруг бедных-несчастных, отдай деньги им!» Доброта не может быть обязаловкой. Чем всех заставлять быть добрыми, лучше пусть все будут, например, профессионалами и занимаются тем, чем им нравится заниматься, и делают это качественно. В общем, мне кажется, что от частого использования на слове «доброта» наросло много лишних лицемерных смыслов, манипуляций и неточностей. Мне ближе слово «гуманизм». И мне важнее говорить про гуманизм, чем про доброту. Потому что про гуманизм мне понятно гораздо больше. Гуманизм для меня — это такое отношение к людям, когда у человека есть права и свободы и они соблюдаются, когда в основе принятия всех решений на всех уровнях стоит человек с его потребностями, когда человеческая жизнь имеет безусловную ценность и все подчинено этой ценности жизни. Отсюда растет инклюзивное общество, где любой человек важен. Общество, в котором человек не объект, а субъект, и его мнение имеет значение, и каждый человек может влиять на свою жизнь, окружающий его район, город и страну. И не человек подстраивается (а иногда ломается) под систему, а система подстраивается под человека. Вот это все вместе — гуманизм.

Я думаю, что обобщение всегда нехорошо — нет ничего единого для всех, и в наши дни есть примеры обществ, в которых проявлений гуманизма больше, есть общества, в которых проявлений гуманизма меньше, есть периоды в жизни одних и тех же обществ, когда чуть лучше с этим и когда совсем плохо. Но любой прогресс — это усилие. Если не прикладывать никаких моральных или интеллектуальных усилий, легко скатиться в общество, где, например, сила важнее прав человека. А гуманистические общества — это общества интеллектуальные, в которых много размышлений, рефлексии, и это, конечно, сложнее для всех участников. Глобально мы как общество неизменно идем к прогрессу. Но движение — это не всегда линейно, случаются периоды быстрого рывка вперед и откаты назад, есть те, кто впереди, и те, кто сильно отстает, но в целом мы как цивилизация точно движемся в сторону гуманизма. С пониманием этого еще больнее становится от контраста: когда мы видим хорошие примеры и видим, как на их фоне живут другие, хотя можно было бы жить иначе. Мы могли бы жить иначе. Лично для меня важно в любых условиях, какими бы они тяжелыми и темными ни были, держать светлый образ гуманистического будущего в голове и стараться хотя бы в том периметре, на который я могу повлиять, делать так, чтобы этого гуманизма было настолько много, насколько мы можем его себе позволить. Это ежедневный труд, когда ты держишь в голове важные для тебя ценности и работаешь над тем, чтобы каждый твой день этим ценностям не противоречил. Если говорить в контексте общества, то этот путь пролегает в том числе и через знания. Знания — это свет, сила, лекарство от невежества и от людоедства. Но не знанием единым… Можно распространять знания, можно показывать пример, можно доказывать делом. Потому что люди могут не знать, но чувствовать к себе человеческое отношение, видеть, что можно иначе (чем принято в темные времена), и передавать этот личный опыт дальше.

Я пришла в эту профессию достаточно рациональным способом. Десять лет работала в компании «большой четверки» финансовым аудитором, и это мне долгое время нравилось: хорошая должность, международная компания, большие клиенты, разнообразные задачи. Но спустя десять лет я поняла, что хотела бы сменить работу. Параллельно заболела моя бабушка — онкология. Не то чтобы это какая-то экстремальная ситуация, с такими ситуациями сталкиваются многие семьи, но до этого случая я почему-то жила в такой довольно наивной парадигме. Мне казалось, что, поскольку я так много работаю даже на той работе, которая мне не очень интересна стала, у меня есть какая-то финансовая стабильность и гарантия для моей семьи. Мне казалось, что если со мной или с моими близкими что-то случится, то вот эта финансовая подушка поможет мне решить какие-то социальные проблемы. Но, когда заболела бабушка, стало понятно, что эта концепция нехороша. Потому что, несмотря на то что мы с близкими могли организовать ей отдельную палату, выбрать врачей, нам не хватало самого главного — человека, который рассказал бы нам, с чем придется столкнуться, помогал бы с контактами и планом действий. Я поняла, что для некоторых людей это и есть собственно работа — быть рядом с людьми в ситуациях, когда нужна помощь. И найти такого человека — это не вопрос денег. И я подумала, что сама смогла бы стать таким человеком. Была даже мысль пойти учиться в медицинский. Но потом я вспомнила про благотворительные организации, где на тот момент я была уже волонтером и примерно понимала, как все устроено. Я подумала, что это хорошее место, потому что, с одной стороны, это предельная концентрация полезности, с другой — не надо учиться еще семь лет, а можно использовать уже имеющийся опыт. Дальше я стала перебирать организации и поняла, что есть темы, которыми занимается много кто, например помощь детям, а есть темы, которыми мало кто занимается. Мне интереснее заниматься сложными темами и решать задачки со звездочкой. Так я выбрала «Ночлежку» и помощь бездомным.

Хотела бы сразу сказать, что бездомность — это не характеристика человека. Среди бездомных людей есть большие гуманисты, а есть очень неприятные люди. Кто-то из нас лучше справляется с трудностями, и даже по-настоящему большие беды его не ломают, а есть люди, которые ломаются и совершают плохие поступки и без больших трудностей. Бездомность — это очень непростой, но все же период в жизни. Если говорить простыми словами, бездомность — это такой период, когда вы ждете посылку через месяц-два и не знаете, какой адрес оставить. Если подумать в таком разрезе, то вообще-то в подобных ситуациях находятся довольно многие люди. Бездомность как социальная проблема особенна тем, что тут нет никаких архетипических сценариев, нет никаких архетипических образов людей, которые становятся бездомными. Есть множество сочетаний разных жизненных ситуаций, помноженных на социально-экономический контекст и на личные особенности, которые выталкивают людей в бездомность и мешают самостоятельно выбраться с улицы. Бездомность никогда не личный выбор человека, никто не мечтает стать бездомным. Жить на улице тяжело, одиноко и буквально опасно для жизни.

Например, бездомность в России очень связана с потерей работы и возможностью снимать жилье. Регионы в России экономически развиты неравномерно, поэтому люди из более бедных регионов едут в более богатые, в этих более богатых регионах у человека может не быть никаких социальных связей, он может устроиться на неофициальную работу, его может обмануть работодатель, не заплатив. И это тоже история не про человека — это история про государство, которое не защищает права работника. И если у человека нет социальных связей в большом городе, он живет от зарплаты до зарплаты и при этом еще отправляет деньги семье, то, если что-то пошло не так, как было, например, в пандемию, когда малый и средний бизнес закрывался и сокращал людей, люди оказываются, по сути, в очень тяжелом положении. Кто-то быстро находит новую работу, а кто-то нет. Чаще всего люди идут на вокзал, потому что для многих приезжих это самое знакомое место, где у многих крадут документы. Документы и вещи, живя на улице, сохранить практически невозможно.

И вот человек в крупном городе, без социальных связей, без паспорта, без телефона, никого не знает — это бездомность. Если бы в каждом городе России, в каждом районе существовала развитая система помощи, ему бы быстро помогли восстановить документы. Если бы в России были, например, отменены пошлины за восстановление паспорта, когда человек оказался в такой беде, то он быстро смог бы восстановить его, какая-нибудь организация дала бы ему приют на некоторое время, какая-то организация помогла бы с работой — и вот человек вернулся уже в свою привычную жизнь. Но если этой системы помощи нет, то человек спит на вокзале, у него нет паспорта, за восстановление которого надо заплатить, без паспорта его не берут на официальную работу, он не знает, к кому обратиться за помощью, а звонить домой и говорить, что ты не справился, — стыдно. В нашем обществе довольно много возлагается вины на человека, который не справился. Просить помощи умеют совсем немногие, особенно если это мужчина из региона, приехавший в Москву на заработки, а там семья, которая ждет его денег, и он такой весь добытчик и человек, на котором держится вся семья. Позвонить домой и сказать пожилым родителям или жене с детьми, которые ждут денег, что не справился, не могли бы они помочь, психологически человеку очень сложно. Человек верит, что вот он сейчас в Москве и тут много работы, он все сможет. А дальше отсутствие помощи очень сильно затягивает, потому что все силы человека начинают уходить на то, чтобы не документами заниматься, а вообще-то понять, где безопасно поспать, чтобы тебя не избили или не подожгли, пока ты спишь. Где бы помыться, потому что две ночи на вокзале и от тебя уже неприятно пахнет, а это значит, что тебя не пускают в автобус и из метро выгоняют. На собеседование тоже в таком виде не пойдешь. А где помыться человеку? Вот у нас есть «Неравнодуш», и, если, например, во вторник вечером подойти к «Ночлежке», можно увидеть мужчин, которые стоят на тротуаре напротив всю ночь, чтобы утром в среду попасть в душ и прачечную. Потому что мест, где человек, оказавшись в такой ситуации, может помыться без записи, — их в Москве почти нет. А людей, которым нужна такая помощь, тысячи. Вот люди и занимают с вечера очередь и стоят всю ночь в любое время года, чтобы успеть взять талончик и занять очередь. На это уходит очень много сил. И, пока человек пытается просто выжить, сил остается все меньше и меньше. Это для человека, приехавшего в большой город в поисках работы, сценарий достаточно распространенный.

Есть еще женская бездомность, основная причина которой — домашнее насилие. Это ситуации, когда у женщины даже может быть дом и регистрация в этом доме, но она вынуждена скрываться, если ее бесконечно колотит муж или угрожает убить. К сожалению, у нас декриминализовано домашнее насилие. Чаще всего в случае обращения в полицию женщина слышит: «Как убьет, тогда приходите». Поэтому в условиях отсутствия закона о домашнем насилии женщина выбирает между двумя плохими сценариями: остаться дома, где ей опасно, или уйти на улицу. Если женщина убежала ночью без паспорта, то ей некуда пойти. Нет ни одного места даже в Москве, куда бы она могла заселиться без паспорта в любой момент, — это бездомность. А дальше вопросы: рассказывала ли она близким о том, что происходит дома? есть ли кому ее поддержать? была ли у нее профессия или ее государство всячески стимулировало рожать в университете? Женская бездомность отличается от мужской. Во-первых, пережив насилие, женщины, даже оказавшись на улице, часто вынуждены скрываться, чтобы партнер их не нашел. Причем это не обязательно связано с насилием партнера. От насилия страдают и пожилые женщины, которых избивают дети или другие родственники. Во-вторых, женская бездомность также связана с насилием уже на улице: сексуализированным, физическим, эмоциональным. Девяносто процентов женщин сталкиваются с гендерным насилием, пока они бездомные. Женщины, оказавшись в таком положении, стараются максимально не привлекать к себе внимание, максимально справляться самостоятельно. Поэтому они не так часто обращаются за помощью. Это происходит в том числе и потому, что большинство проектов, которые сейчас существуют в России, в основном рассчитаны на мужчин. То есть если прийти в наш приемный день, то в зале ожидания можно увидеть пятьдесят мужчин. Если у женщины был опыт насилия, она никогда не останется в помещении, где находится столько мужчин. Несколько лет назад мы стали подробнее изучать женскую бездомность и поняли, что соотношение составляет восемьдесят к двадцати, где восемьдесят процентов — это мужчины. И это не потому, что среди бездомных меньше женщин, а потому, что у нас нет инфраструктуры помощи, которая подходила бы женщинам. Мы стали пытаться что-то менять. Мы стали замечать, что женщины, которые приходят в общий день в «Неравнодуш», даже если у них талончик в самом начале, пропускают всех мужчин вперед и идут только в самом конце. Несмотря на то что мы каждому нашему клиенту и клиентке выдаем халат, у нас закрывающиеся на замок душевые и, как нам казалось, безопасное пространство, женщины все равно не идут первые. Тогда мы попробовали ввести женские часы и попросили мужчин не приходить в это время. В первые недели у нас число женщин увеличилось в шесть раз. Стали приходить даже женщины, которые никогда к нам раньше не ходили. Далее эти женские часы превратились в полноценный женский день. Сейчас у нас есть отдельный женский приют для клиенток с зависимостью, где работают только женщины. У нас есть женщины-психологи, специалистки по социальной работе, с которыми можно поговорить, женское белье, женские средства гигиены, тесты на беременность и другие необходимые вещи. Все это говорит о том, что для того, чтобы женщины обращались за помощью, важно, чтобы существовали женские специализированные проекты, где была бы женская команда, где женщины чувствовали бы себя в безопасности. Таких проектов в России почти нет. В самом тяжелом положении находятся бездомные женщины, у которых есть дети. И если у женщины грудной ребенок, ее еще где-то могут принять. А если это подростки, тем более разнополые, то мест, где ей могли бы выделить комнату и поселить их всех вместе, нет. И тогда женщине приходится оставлять детей дома в небезопасности или всячески скрывать их, чтобы опека не забрала, или оставаться дома и продолжать терпеть издевательства ради детей. Хорошее в этом то, что мы уже довольно много знаем про эту проблему, довольно много занимаемся исследованиями, довольно много всего попробовали, у нас есть коллеги в регионах, которые стали также заниматься развитием специализированных проектов для бездомных женщин. То есть по крупицам, но все же появляются примеры таких проектов, и мы движемся вперед.

В России средний стаж бездомности — порядка шести лет, есть страны, в которых стаж бездомности не превышает двенадцати-четырнадцати месяцев.

Нет никакой официальной статистики, но, согласно данным, которые мы собираем уже десять лет, среди пожилых бездомных людей в России высокий процент людей с высшим образованием. Среди наших более молодых клиентов больше бездомных со среднеспециальным образованием, приехавших на заработки в крупные города. На мой взгляд, это связано с тем, что для людей, которые живут в менее богатых регионах и у которых сложные стартовые условия, образование не является первостепенной задачей и доступной возможностью, и, заканчивая школу, они должны идти работать. Поэтому они чаще едут на заработки, чаще теряют работу. Среди бездомных примерно тринадцать процентов — выпускники детских домов, которые тоже часто не получают высшее образование и еще чаще становятся жертвами мошеннических сделок с недвижимостью. Огромное количество выпускников детдомов просто не понимают, что нужно сделать, чтобы получить полагающуюся им по закону квартиру. И, если возле них не оказывается какого-то значимого взрослого, который берет за руку и помогает пройти весь этот путь, такие дети могут и не получить квартиру. Согласно исследованию, которое мы провели вместе с проектом «Если быть точным», в России бездомные в среднем живут почти на двадцать лет меньше, чем небездомные, и чаще всего не доживают до пенсии. В Москве — на двадцать шесть лет меньше. У бездомного человека шанс умереть от внешних причин — убийство, ДТП, кого-то подожгли подростки, кого-то избили жители ЖК, чтобы выгнать из подъезда, — в четыре раза выше, чем у небездомного. Алкоголь — достаточно частое следствие бездомности, потому что, если человек остается на улице, спиртное, к сожалению, оказывается самым доступным средством, чтобы согреться, справиться со стрессом или заснуть в общественном месте. Если вы попробуете когда-нибудь регулярно спать в общественном месте, вы поймете, что это очень тяжело психологически — на глазах у всех спать. Алкоголь в этом помогает. Бездомные люди очень часто умирают от тех болезней, от которых небездомные вообще-то не умирают. Но, поскольку медицинская помощь очень тесно связана с наличием документов и регистрацией, то для бездомного человека единственный гарантированный вид помощи — это скорая, которая приезжает только в случае угрозы жизни. И, если человек просто кашляет или у него высокая температура, высокое давление или диабет, скорая его не заберет.

Есть довольно понятная претензия общества к бездомному человеку: он неопрятно выглядит, от него неприятно пахнет, он кашляет, поэтому лучше держаться от него подальше. Первая реакция вполне понятна, но просто дальше нужно это самое интеллектуальное усилие, о котором я говорила. И если его приложить и задаться вопросом, почему так люди выглядят, то становится понятно, что прачечных нет, душевых нет, а кашляют они потому, что медицинской помощи у них тоже нет. А дальше можно прийти в наш «Неравнодуш» и посмотреть, насколько это востребованный проект, насколько людям важно принимать душ. Или к «ночному автобусу» — и увидеть, какая очередь выстраивается к волонтерам-медикам, которые, пока одни волонтеры раздают людям горячий суп, оказывают прямо на улице первую доврачебную помощь. Никому не нравится неопрятно выглядеть, носить грязную одежду, не мыться и кашлять. И если бы на каждом вокзале были проекты типа нашего «Неравнодуша», люди, безусловно, выглядели бы по-другому. Я понимаю, почему это тяжелое размышление и хочется поскорее отвернуться, пройти мимо, безотчетная человеческая реакция, заложенная в нас эволюционно, — пугаться и сторониться человека, который на тебя не похож. А еще бывает тяжело и неприятно думать, что ты тоже можешь в такой ситуации оказаться. И если психологически выстроить себе защиту, что бездомными становятся только плохие люди или те, кто плохо учился в школе, или те, кто делал неправильный выбор в жизни, то есть какая-то защита, что с тобой этого не случится. Но ведь это не имеет никакого отношения к действительности — никто не застрахован от бездомности.

Зато любому бездомному человеку можно помочь выбраться с улицы: кому-то для этого нужна совсем небольшая помощь, кому-то чуть больше. У нас, например, была история не так давно, когда наш клиент Александр обратился к нам за помощью. Ему шестьдесят пять лет, он выпускник детского дома, у него даже есть в Подмосковье свой дом, но он в таком состоянии, что там невозможно жить. Всю свою жизнь Александр работал и жил в Москве, снимал квартиру. Потом тяжело заболел, попал в больницу, и его уволили. А когда вышел, понял, что никаких накоплений нет, и буквально оказался на улице. Он самостоятельно быстро нашел работу: что-то типа вип-курьера, развозить важные документы в крупных компаниях. Но, если ты работаешь вип-курьером, тебе нужно опрятно выглядеть, иметь возможность постирать, погладить вещи, и разумеется, все это на улице делать невозможно. Он пришел к нам с очень конкретной просьбой: заселить его в приют до первой зарплаты. Ровно через месяц он съехал из приюта. То есть он практически со всем справился самостоятельно, ему просто нужно было совсем немного помочь. Больше половины клиентов, которые живут в нашем приюте, съезжают не на улицу, они съезжают на съемное жилье, кто-то возвращается домой, кто-то находит работу с жильем. Ну в общем, дальше живут без нашей поддержки вполне себе обычной жизнью.

Бездомных в Москве двести тридцать восемь тысяч человек, а ресурсов, которые у нас есть, хватает, чтобы каждый год к нам приходило порядка шести с половиной тысяч. В России, согласно данным независимых исследований, два миллиона бездомных. Пик обращений от людей, которые стали бездомными меньше года назад, мы увидели в двадцать втором году. И если до пандемии основной причиной бездомности был переезд — люди уезжали в другой регион, потом теряли работу, то начиная с пандемии бездомными становились даже люди, которые давно жили в одном месте. Ну то есть в Москве, к примеру, это коренные москвичи или люди, давно приехавшие в Москву. Наши клиенты — это в основном граждане России (больше восьмидесяти процентов). Мигранты тоже приходят, но сама инфраструктура под них не очень приспособлена. Например, у нас вся информация на русском, нет штатных переводчиков, и, если человек не знает язык, ему сложно нас найти. Но иностранцы тоже бывают. Вот, например, у нас в приюте живет человек из Молдавии, которого на родине признали умершим. И мы уже год пытаемся что-то придумать с молдавским посольством, пытаемся документы ему восстановить. Потому что человек есть, а в Молдавии его как бы нет. А без документов он не может ни на работу устроиться, ни инвалидность оформить, ни хостел снять, ни билет на поезд или самолет купить. Помочь людям из других стран сложнее, но мы стараемся. У нас есть проект, который называется «Консультационная служба», где соцработники, юристы, психологи помогают найти работу, восстановить документы, сопровождают в судах, оспаривают мошеннические сделки с недвижимостью, помогают обманутым сотрудникам в трудовых спорах и т. д. Если человек хочет получить профессию, мы оплачиваем обучение. Любой оказавшийся в беде может к нам прийти за помощью, и ему не придется доказывать, что он бездомный, мы не проверяем никакие документы, нам не важно гражданство. Просто нужно прийти и взять талончик.

Вокруг бездомных людей очень много того, что их расчеловечивает. Бездомность очень часто воспринимается какой-то безликой серой массой одинаковых людей, от которых хочется отвернуться. Поэтому нам важно делать наоборот: подчеркивать, что нет никакой единой однородной массы, что это огромное количество самых разных, но вполне конкретных людей с разными судьбами, успехами и неудачами, желаниями, увлечениями и планами на жизнь. Любой человек достоен того, чтобы есть вкусный суп, приходить в место, где красиво, уютно, чисто. И если нам самим нравится есть плов, то и в «ночном автобусе» должен быть не менее вкусный плов. У нас для «ночного автобуса» готовят бар «Стрелка», «Пловбокс», Wine&crab, который был рекомендован гидом «Мишлен», «Органик гольф» из Сколково и ЦУМ. Они распределили между собой дни недели, когда работает «ночной автобус», и привозят нам еду. «Кооператив Черный» варит кофе, который мы раз в неделю раздаем на стоянках. Принято считать, что в ситуации, когда ты не можешь выбирать, ты должен быть за все по умолчанию очень благодарен и на многое не претендовать. Достаточно «Доширака» семь дней в неделю. Но нам с коллегами кажется, что это не так. Нам кажется, что важно, чтобы помощь была такой, чтобы ты сам хотел это съесть или надеть. Я периодически волонтерю в наших проектах, чтобы видеть, как все работает, чаще встречаться с клиентами, для которых это все создавалось. Когда мы только открыли пункт выдачи одежды и средств гигиены, к нам пришел мужчина — тогда ноябрь был — в каких-то резиновых шлепанцах. У нас было не очень много обуви, и я ему предложила какие-то варианты. А он резко говорит: «Я такое не ношу». Я внутренне начала злиться, подумала: «Ну что за детский сад — на улице мороз, а он капризничает. Это же лучше, чем шлепанцы на голую ногу!» И было видно, как он обижается, что я настаиваю. А потом я поняла, что, когда ничего нет, чувство собственного достоинства — это единственное, что у человека остается. И это очень важно! И гораздо лучше видеть, как человек борется за себя, не соглашается на нелюбимый цвет рубашки, ругает несладкий чай в «ночном автобусе» или настойчиво просит поставить в зале ожидания микроволновку. Это значит, что он так же будет бороться, чтобы ему заплатили, чтобы в МФЦ с первого раза приняли документы. Если человек приходит в пункт выдачи и на все согласен, это значит, что сил у него не очень много, что нам потребуется больше времени, чтобы он почувствовал себя спокойно, начал доверять, чтобы внутренние силы у него появились. Несколько лет назад нам предлагали в пункт выдачи одежду зарубежных брендов после распродаж. И вот футболки с надписью «Распродажа», которые висят на витринах, ни один клиент не взял. И мы больше просим нам такое не привозить. Потому что людям не все равно. Да, одежда может быть не новой, но она должна быть в хорошем состоянии, чтобы нам самим было приятно ее надеть. Самая большая радость — видеть на стеллажах пункта выдачи кеды моднее и новее, чем у меня самой, которые кто-то из жителей города пожертвовал, а какой-то наш клиент получит и будет чувствовать себя модно и уверенно.

Когда в этом году умер клиент, который жил в нашем приюте, мы вынуждены были задуматься над тем, как организованы похороны. Выяснилось, что в Москве бездомных людей кремируют и хоронят в общих могилах, где написан только год захоронения. На мой взгляд, это рушит человеческое достоинство, расчеловечивает. И мы долго думали, как поступить, и в итоге похоронили этого человека за счет «Ночлежки». Потому что, мне кажется, нельзя говорить про человеческое достоинство, когда люди к нам приходят, и забывать про достоинство, когда человек умирает. Это же важно, чтобы у человека были похороны, место, куда его близкие или друзья смогут прийти. Когда хоронили Юру, его провожали сотрудники, волонтеры «Ночлежки», выпускники и жильцы нашего реабилитационного приюта, соседи умершего клиента по комнате. И, когда мы стояли на кладбище, я увидела, как это важно было для других наших клиентов. Им было важно знать, что, если у Юры появилась возможность быть похороненным по-человечески, это значит, что у них тоже есть надежда, что они не будут погребены без имени. Что уважение и человеческое достоинство имеет к ним тоже отношение. Мне кажется, знать, что есть место, где тебя не осуждают, стараются помочь и к тебе относятся с уважением, даже осознание этого — уже большая опора. Я бы очень хотела, чтобы «Ночлежка» для каждого клиента была таким местом.

Вообще внутри этой работы очень много радости. Эта работа учит замечать и ценить самые небольшие победы, потому что из них в конце концов и складывается результат. Даже если это долгий и непростой путь. Во-первых, есть люди, которым получается очень быстро помочь. Есть люди, которые долгое время ходили, например, только в «Неравнодуш», а потом они почувствовали себя в безопасности и пришли к соцработнику заниматься документами или искать родственников, а значит, сделали большой шаг на пути к дому. И есть люди, которые никогда к нам не приходили, но начинают приходить. Мы радуемся, что у нас выросло количество женщин у «ночного автобуса», потому что мы долго работали над тем, чтобы женщины чувствовали себя на стоянках безопасно. Наших ресурсов точно не хватит, чтобы победить бездомность в России, но вот есть эти шесть с половиной тысяч человек и осознание того, что есть место, куда люди могут обратиться. Четыре года назад в Москве не было ни одного нашего проекта, сейчас их семь, и даже тот факт, что ты приходишь на работу и видишь очередь, говорит о том, что получилось создать место, которое очень нужно людям. Очень много радости у меня от того, что наш офис на одном этаже с реабилитационным приютом: утром приходишь на работу — вкусно пахнет яичницей и кто-то на кухне завтракает, уходишь — кто-то возвращается с работы. Жить в приюте очень непросто: много людей, почти нет личного пространства. Но все клиенты, которые живут в приюте, называют это место домом.

Они говорят: «Сегодня все дома».   



Колонка опубликована в журнале  "Русский пионер" №124. Все точки распространения в разделе "Журнальный киоск".